На другой день влетели в деревню сани расписные, запряжённые тройкой лошадей, под дугой бубенчики звенят. У крайней избы остановились. С облучка спрыгнул ямщик, быстро перетаскал из саней на крыльцо сундук, корзины, короба. Взял деньги с седока и снова в город помчался. А седок в новом овчинном полушубке, в белых валеночках, в новом заячьем треухе, не торопясь, поднялся на крыльцо. Оглядел деревню, дом родимый и вдруг увидел матушкино лицо в окошке. Ни жива, ни мертва кинулась матушка навстречу сыночку. Повисла у него на шее, залилась слезами от радости:

– Ванюшка, сынок, думала не дождусь тебя! Думала, пропал ты где-нибудь. А ты вон живой, здоровый, разодет, как барин!

А сама всё плачет да целует своё ненаглядное дитятко. Обнял Иван свою матушку крепко-крепко, на руках внес её в избу, усадил на лавку. Перенёс в избу свои пожитки. Потом встал перед матушкой, поклонился ей до полу:
– Прости меня, матушка, нерадивого сына. Не мог я раньше приехать, потому как нахожусь на государевой службе. Вот только теперь отпустили меня проведать родную деревню да увезти тебя с собой в город.
– В город, сынок? Так, стало быть, не останешься в деревне-то?
– Нет, матушка, говорю тебе – я на государевой службе. Домик вот построил для тебя. Тебе в нём жить.
– Ох, сынок, да что это я? Совсем обеспамятела! Ты ведь с дороги, покормить тебя надо!

Открыла матушка заслонку русской печи, достала ухватом чугунок со щами, чугунок со взваром. Сели обедать. А Иван из короба свои припасы достал: ситник, рыбку копчёную, сало солёное, пряники, баранки, да мёду в дубовом бочонке. Пообедали, поговорили о своём житье-бытье.
– Сынок, ты отдохни-ко с дороги, а я пойду по деревне пройдусь, подруг повидаю. Понял Иван, что не терпится матушке своей радостью с людьми поделиться. Какой, дескать, у неё сын бравый!
– Хорошо, матушка, пройдись, прогуляйся. Только вот примерь – впору ли тебе обновки будут? Достаёт из сундука шубейку новую овчинную, отороченную белым мехом, шаль расписную, валеночки белые фетровые.
– Не знаю, матушка, может, с размером не угадал – валенки-то впору ли будут? Надела Марфа всё это богатство на себя, всё впору пришлось. С крыльца поплыла, как королева. Идёт по улице, улыбается, со всеми встречными здоровается, своей радостью делится.

А Иван той порой оглядел и дом, и двор, и все постройки. Всё содержится в порядке – ничего не покосилось, не повалилось. Диво, да и только! Натаскал он дров к печи, взял бадейки, пошёл к колодцу по воду. А у колодца воду набирала девушка. Поглядел на неё Иван и даже задохнулся от созерцания такой красоты! Стройная, чернобровая, коса русая до пояса из-под платка выбилась. Щёчки румяные, уста улыбчивые.
– С приездом Вас, Иван Трофимович, а Вашу матушку с великой радостью!
– Да откуда ж ты меня знаешь, красавица?
– Так ведь я соседка ваша, Настя! Ай запамятовали?
– Какая ты Настя? Да, что я Настю что ль не помню? Бегала тут нескладная такая, голенастая, вся в веснушках! Ты мне этого не говори! Настю-то я очень хорошо помню!

Девушка так весело рассмеялась, что Иван не утерпел, расхохотался.
– Так ведь с той поры, как Вы уехали, почитай, пять лет прошло. Мне теперь семнадцатый год идёт.

Вот теперь, когда Настя засмеялась, Иван поверил, что это она самая и есть! Она и раньше так же смеялась.
– Ой, Настюшка, какая же ты красавица ныне стала! Глаз невозможно отвесть, глядючи на тебя!

Щёчки у девушки ещё больше зарделись. Она перекинула косу через плечо, поддела на коромысло вёдра и пошла, сказав напоследок:
– Ох, смущаете Вы меня, Иван Трофимович. У нас в деревне не принято зубоскальничать с молодыми парнями на глазах у всех. Тут же осудят!

А Иван глядел Настеньке вслед, забыв обо всём на свете! Наконец, заполнив все бочки и чаны водой, присел отдохнуть. Тут и матушка подошла.
– Матушка, а я встретил у колодца соседку нашу Настасью...
– Ой, сынок, Настюшка, почитай, мне самой лучшей подругой была во все эти годы. Бывало, придёт ко мне с куделью, сядем с ней прясть, а она всё приговаривает:
– Не плачь, тётка Марфа, Бог даст, возвернётся к тебе твой сынок. Ты только верь да молись за него. Вот по-Настиному-то и вышло. А отец да братья Настины не оставили меня, вдову, с моим горем. И забор починят, и крыльцо поправят, и травушки помогут корове накосить.
– Ой, матушка, как же я перед тобой виноват. Прости ты меня за ради Бога! А что же у Насти и жених есть?
– Нет, жениха нет. Правда, к ней сватались парни наши деревенские, но она им отказала. Мол, молода ещё, хочется ей подольше в родительском доме пожить.
– А ну-ка, матушка, как я к ней посватаюсь? И мне откажет?
– Что ж, сынок, попытка – не пытка. А только по мне так лучшей снохи не надо!

На другой день к обеду пошли мать с сыном к соседям:
– У вас товар, у нас купец! Нельзя ли вашу красну девицу за нашего добра молодца посватать?

Иван достаёт из корзины подарки: отцу Настиному нарядную рубаху, матери расписной платок, Настеньке коралловые бусы. Сели гости за стол, и потекла беседа. Иван рассказал, что находится на государевой службе. Вот в кои-то веки выпал ему отпуск на десять дней. Домик у него, дескать, имеется в городе. Будет, куда жену с матушкой привезти. В скорости обвенчались молодые в церкви, свадебку скромную справили – только своя родня была. Не прошло недели, тесть запряг в сани лошадку, сложили нехитрые пожитки. Сели в сани тесть с тёщей, Иван с женой и Марфа. В домик-то Марфин перешёл жить с семьёй Настин старший брат.

В городе, в новом доме тесть с тёщей ночевали две ночи и домой засобирались. Дескать, скотина на чужих людей оставлена, надо ехать. Поглядели, что дочь хорошо устроена, зять деловой да толковый, что ещё надо? Иван поутру засобирался на службу. Вдруг под окошком зазвенели бубенчики, сани подъехали.
– Кто б это мог быть?

Заходят в дом троё стражников, старшой спрашивает:
– Иван, сын Трофимов?
– Так точно!
– Собирайся с нами. Ты заарестован в подозрении хищения казённых денег!
– Ошибаетесь, служивые, я только что из деревни приехал, казённых сумм не похищал!
– Значит, раньше их похитил. Собирайся и без лишних слов!

И Ивана взашей из избы выталкивают.
– Матушка, дойди до соседа Аркадия Петровича, обскажи всё, как есть!

А у соседей крик, шум, плач – ну хоть топор вешай!
– Это лихие люди оговорили мово сыночка! Иван Морозов казённые деньги украл, а виноватят Аркашку!

Марфа и говорит Аркашиной матери:
– Иван-то Морозов мой сын, его тоже заарестовали. А как он мог украсть, если 10 дней его и в городе не было? Лучше подумай и скажи, как нам сыновьям-то нашим помочь?

Тут Аркашина мать пришла в себя:
– Надо идти просить свиданку, да всё по-хорошему узнать!

Пришла Марфа домой, напекла пирогов, уложила в корзину, туда же поставила штоф самогону. Стражники поначалу и говорить с ней не хотели. Заплакала Марфа!
– Служивые, у вас ведь тоже матери есть. Мне бы только пирожков сыну передать. Вот и вам оставлю немного. Поглядели стражники в корзину, Марфа ещё денежек туда кинула.
– Ну ладно, мать, отведём тебя под окно. Оно зарешёченное. Ты поговори с сыном, но недолго и по-тихому. А если что – мы тебя не видели, как попала сюды – не знаем.
– Ой, спасибо вам, сынки, дай вам Бог здоровьица.

Узнала от сына Марфа, что казённые деньги хранились у Аркадия в доме, в железном ящике. Про ключ знали только Аркадий, Еремей – урядник, да он – Иван. Аркадий Петрович выдал Ивану деньги, закрыл ящик на замок, ключ на верёвочке на шею повесил. Иван убежал в свой дом, а урядник с другом допили вино. Утром Аркадий проснулся прямо за столом – такого с ним не бывало, как будто опоили чем. Неделю назад приехал Герр Шульц из города. Аркадий открыл сундук, чтобы отчитаться за казённую сумму – ан денег-то там как не было! Герр Шульц велел посадить Аркадия Петровича в арестантскую и послал в город за дознавателем. Дознаватель пока занят, дескать, в городе, приедет не скоро. А Шульцу кто-то нашептал, что к краже два человека имеют касательство: Аркадий да я.
– Я-то, матушка, не сомневаюсь, что лихое дело совершил урядник, он и поначалу мне не понравился – больно скользкий какой-то. Но Аркадий Петрович его за друга почитает – мне он тоже доверяет. А кто на самом деле учинил сие – то Богу известно. Так Аркадий Петрович говорит.

Всё это Марфа поведала снохе, придя домой. Поговорили они, поплакали и спать легли. Наутро Настенька сообщает:
– Пойду я, матушка, пройдусь по слободе. Может, какие новости услышу про Ванино-то дело.
– Поди, дитятко, да смотри, чтоб с тобой какого чуда да беды не случилось!

А в слободе в те поры ярмарка проходила, Настя прошлась по рядам, посмотрела товар, кой-чего на себя примерила. Потом у одной купчихи спрашивает:
– А где тут у вас урядник есть?

Показали ей казённый дом. Заходит в него Настя и прямо с порога начинает плакать навзрыд. Урядник Еремей Устинович за столом сидит, бумаги какие-то читает. Увидел он девушку красоты невиданной, и чем-то огорчена она.
– Что с тобой, красавица, обидел кто? А Настенька говорит, мол – приехала из дальней деревни в гости к тётке. Батюшка, как привёз её в город, дал ей кашель с деньгами. Чтобы она, значит, купила на ярмарке плат себе шёлковый расписной. Чтобы все подружки в деревне обзавидовались.

Примерила она, дескать, платок в торговых рядах, хотела расплатиться – ан кошелька-то нет, украли его. Да как ловко увели, Настя и не заметила!

Правда, запомнила она, что какой-то рыжий детина около неё крутился. Не иначе, как он и совершил чёрное дело. И опять навзрыд заплакала:
– Как я теперь батюшке на глаза покажусь?
– Не плачь, гражданка. А пойдём мы сейчас в торговые ряды.

Подошли к прилавку:
– Была ли у вашего торгового места вот эта гражданка и что она купить изволила?
– Так точно-с, Ваше благородие. Была, товар смотрела, а купить ничего не купила.
– А что за рыжий детина возле вашего прилавка крутился?
– Не можем знать-с. У нас много народу за день проходит.
– Может, вы совместно с лихим людом орудуете? Пока вы добропорядочных граждан товаром отвлекаете, такой тать кошель-то и уводит?
– Как можно-с, Ваше благородие? Мы честные купцы, у нас всё по чести. Сколько годов уж здеся торгуем! А девушку-то, видать, обокрали?
– Выходит, так.

Походили урядник с Настей по рядам, но девушка так никого и не признала. Заплакала она опять – как же батюшке-то она признается. Он ведь суровый у неё.
– А долго ли в слободе-то пробудешь?
– К масленой надо домой.
– Ладно, красавица, завтра ещё походим по ярмарке, поищем твоего обидчика.

Так и ходили они по ярмарке несколько дней.

Валентина БЕЛЯЕВА, пос. Коноша (продолжение следует)