Семья-то моя большая: отец, мать, бабушка Рализа, сам старшой да четыре сестры, жили не тужили в Некрасовском лесопункте Вожегодского района.

Летами в гости к нам приезжала тётя Лида Клещинова с дочкой Таней. Всегда привозила бумажный мешок сухарей. Мы с интересом разбирали и рассматривали их странную форму. Находили сухарики в виде кружочков, бубликов, домиков, гребёнок, расчёсок, каблучков, пистолетиков и дружно ими хрустели, а когда хруст надоедал, мочили в молоке или супе. «Откуда сухарики, тётя родная?» – поинтересовался я. «Из столовой, вестимо! Я там работаю, что не съели, собираю, сушу, не скотину ж кормить, вот к вам и привожу!» – правдиво отвечала тётя Лида.

«Да, Коноша – город хлебный!» – сделал вывод мой желудок. Ведь только в Коноше могут надкусывать пряники и выбрасывать их в сухие блины с пирогами. А сколько печенья наломали? «Приезжайте в гости, в Коношу!» – сказала тётя. От такого приглашения приятно заурчало в животе, и мы с отцом согласились. Поехали в июне 1959 года, мне было тогда семь лет. Отправились с отцом вдвоём, ведь на всех сестрёнок могло и не хватить сухарей и конфет, а корову вместо мамы бабушка уже не могла доить.

По дороге в Вожегу, в деревне Анкудиновской, отец из кузова машины показал на свой родной дом. Вожега перепугала меня рёвом гудков, лязгом вагонов и вонью паровозного дыма. Всю дорогу я строил рожицы в зеркалах купе и удивлялся: это ж сколько дурачков показывают язык друг другу? Отец рассказывал соседу по купе, что бревенчатые склады в Вожеге и Коноше строил его отец, а значит, мой дед Фёдор Алексеев. После отец сказал, что молодым парнем Фёдор Иванович на лошадке возил камни, песок на железную дорогу, по которой мы едем. Я из всех сил прижимался носом к оконному стеклу, пытаясь увидеть: куда и чего навозил мой дед так, что и не видно. В окне хороводом кружились сосны да ёлки, голова шла кругом, а желудок подташнивало коношскими сухариками.

Приехали в Коношу. Моему восторгу не было границ: пыхтели сцепленные по двое краснозвёздные паровозы, а вагонов разных пруд пруди, да рядами, до горизонта и всё в вонючем дыму, в грохоте. Рот мой открылся от удивления: как могли трактора – бульдозеры – взобраться на платформы? Как туда закатили бочки – цистерны? Сколько брёвен, досок нагрузили? Поглядеть не дал отец и потащил меня на лесозавод к тётке. Жила она на улице Зелёной, дом 13, квартира 3.

Сначала шли по чёрной грязной дороге – отец назвал её «шлак». Когда стал тонуть на мягкой белой дороге, догадался, что это опилки. Уставшие ноги говорили моим мозгам: «Лучше улицу назвать Дальней или Деревянной, а не Зелёной». Никакой зелени, кроме лука на грядках, кругом дома из досок, заборы, огромные сараи, груды реек и горбылей и даже мосточки – тротуары – сделаны из толстых досок. В воздухе, пропитанном ароматами смолистой древесины, летали мелкие опилки, местами надуваемые ветром в барханы на дороге.

Тётя Лида встретила нас на пороге дома и усадила за стол с чайником и пирогами. В печку тётя безжалостно бросала строганные аккуратные кубики, досочки, брусочки. Вот бы мне в Некрасово это богатство, настроил бы домиков, самокатов, скворечников! Из кладовки выкатили дамский велосипед, и отец стал меня учить езде на нём. По мосточкам вроде получалось, но как только колесо врезалось в опилки, начинались падения и травмы.

Пожилой дядечка в тельняшке сидел на соседнем крыльце и курил. «Парень, подходи ближе, дам покурить!» – позвал он меня. «Не, я уже давно бросил курить! Мне нельзя: осенью в первый класс пойду» – ответил я. «Ну ты, блин, даёшь! А я не могу бросить курить» – подвёл итог нашей беседы бывший матрос.

Местный пацан по кличке «Коник», Николай Конев, пригласил играть в войнушку. На полено укладывали короткую доску. На один край насыпали опилки. По другому Коник ударял ногой. Получался взрыв опилок. Круто! Притащили ведро шлака, и наши взрывы стали чёрно-белыми с крупными осколками. Когда тётя Лида конфисковала доску, уже запоздало её предупреждение, и голова, спина, грудь покрылись слоем опилок и шлака.

Меня заинтересовал лесозавод: там что, лес разводят? За высоким забором лязгало, визжало железо, двигался кран, слышались голоса мужиков и женщин. Паровозные гудки напомнили мне о вокзале. Ещё один вокзал? «Нет, это вокзал не для людей, а для брёвен и досок. Брёвна приезжают, доски уезжают, а рейки нам на дрова остаются» – пояснил мне Коник.

В дырку в заборе наблюдали за кипучей работой на заводе. Через соседнюю дырку лысый мужичок вытаскивал длинные доски. «Это кто?» – поинтересовался я. «Несун» – спокойно ответил Коля. Несун на плече потащил доски, которые своими концами захлопали, как аплодисменты. Тот остановился успокоить доски-стукачки, а Коник громко захлопал в свои ладони. Несун долго стоял и не мог понять: кто и за какие заслуги ему аплодирует?

Пришёл домой. Тётя, не зная ещё термина «афроамериканец», грубо обозвала меня негром и послала в баню, потому что для неё «жизни чёрных имеют значение», когда спят на белых простынях. Баня встретила нас очередью. Мой отец в каком-то мужике узнал фронтовика. Разговорились. Отец служил в ПВО Тулома – ГЭС, под Мурманском, а мужик в Мурманском порту грузчиком. Как братья, они зашли в парилку. Весь бок, рука и нога мужика стягивали кривые шрамы. «Хреново ты, Алексей, сбивал немецкие самолёты! Они весь Мурманск сожгли, а меня осколками посекли» – объяснил причину ранения ветеран.

«Тихонько, пацан, краны бьют током!» – предупредил меня намыленный парень. Интересно, как краны могут бить: ведь они привязанные? Смело взялся за ручку, и вдруг показалось, что потолок бани рухнул вместе со мной. Очнулся на полу от холодной воды. «Чей пацан копыта чуть не откинул?» – орал намыленный парень. Мой отец не придумал ничего более оригинального, чем к битью током добавить битьё ладонью по пятой точке. «Током бьёт сильнее» – сделал вывод я после сравнения двух процедур.

«С лёгким паром!» – весело встретила нас тётя Лида с пирогами и чайником. «Какой лёгкий пар? Чуть не сгорел наш парень, как предохранитель после удара током!» – невесело ответил отец.

Утром пошли купаться на Лесозаводское озеро. Я озёр не видал ещё. Был в шоке. Столько воды до горизонта, и она никуда не торопится, плещется себе, да плещет. А по озеру лодки плавают, женщины бельё полощут, пацаны удочками что-то ловят. С визгом и хохотом купаются ребятишки, намыливают голову и ныряют. И правильно делают! В бане очередь, жарко, да и током бьёт. Зашли в воду, а она тёплая, не как у нас на Вологодчине ключевая. «Парное молоко!» – похвалил воду отец. Я оценил цвет воды и пришёл к выводу: не молоко, больше похоже на разбавленное какао. Решил продегустировать, набрал полный рот и проглотил: какая это гадость болотная вода, далеко не молоко! Плавать умел только на ручках, озеро казалось морем. Отец взял меня за грудь, зашёл на глубину и отпустил со словами: «Кошка бросила котёнка, поплывёт, если кишка не тонка!». Когда ноги мои провалились в холодный скользкий ил, торпедой оттолкнулся от дна и сразу поплыл. Вот и вся наука. Ура, плавать научился!

Потом пошли на обед в Лесозаводскую столовую, где работала тётя Лида. В столовой тоже был впервые, меня одурманили запахи котлет, борща, пирожков, во рту ком слюны. За столами, не обращая внимания друг на друга, стучат ложками, чавкают, кушают люди. На столе красуются баночки с перцем, солью и зеленовато-жёлтой кашей. Интересно, наверное, это варенье? Пользуясь моментом, целую ложку загадочного продукта закидываю в рот. О, какая боль! Во рту жжёт нестерпимо, из глаз слёзы, покрепче, чем током ударило! Горчица веером разлетелась в стороны. Тётя Лида тряпкой размазывает её по лицу, потом по столу и полу. Приносят красный борщ, котлету с рукавицу, компот с грушей. Начал с третьего блюда, после котлету запил борщом. В карман тётя Лида насыпала конфеты: то ли «школьные», то ли «старт», но сладкие очень. Сытно кормят в Коноше!

С грустью уезжал из Коноши домой: надо было ехать на сенокос, заготавливать сено для коровы.

Пролетели школьные годы чудесные в Верхне-Кубенской средней школе в Вожегодском районе, не менее чудесные студенческие годы в Ленинградском электротехническом институте связи. Работал в Киеве на заводе «Арсенал». 26 апреля 1986 года случилась Чернобыльская катастрофа. Куда податься? Где родился да гостился, там и пригодился! Работал преподавателем в Подюжском профессиональном училище, где мастером трудился мой отец. А что, Подюга разве не Коноша? Подюга – это особая песня! Коноша и Подюга едины, как мать и дитя, и не могут жить друг без друга. Приезжая в Коношу и любуясь Лесозаводским озером, мысленно говорю: «Спасибо тебе, Коноша, что научила меня плавать, ездить на велосипеде, не курить, познакомила с паровозами и вокзалами, c электрическим током и горчицей!».

Сергей АЛЕКСЕЕВ