Когда доишь двадцатую корову, руки отваливаются, уже вспоминаешь, как целый день сидишь в окопе, полчаса постреляешь по наступающему немцу и снова сидишь, отдыхаешь. Или атака: полчаса беготни, ползания на брюхе, заберёшься к немцам в окоп, постреляешь направо, налево и перекур. А тут бесконечная работа, спина и руки отваливаются.

Надоили полные баки полевой кухни, по радио сообщили в ближайший гарнизон, и грузовик повёз молоко в распоряжение коменданта. А там суматоха: ищут, гремят бидоны, ванночки, вёдра, тазы. И пьют молоко солдаты, раненые, дети и граждане, которым повезло выжить и подставить под разлив котелок.

А молока было море, умывались молоком, коней поили, местному населению раздавали вёдрами. Вначале похода было 200 коров, пол Германии не прошли, уже 900 голов, перед Польшей уже 1200. Да и сосчитать их не могли точно, хотя пытались на мостах через реки считать. Каждая корова по ведру в сутки, это порядка 10 тонн. Доить каждую корову положено дважды в день, но этого не получалось, хотя доить приходилось и казакам, и коновалам, и шофёрам, и всем, у кого руки растут не из пятой точки.

Распорядок дня нам продиктовали коровы: утром встают и ждут, пока подоят. Всех подоить невозможно, только тех, у кого течёт. На местах ночёвки остаются молочные лужи и навозные берега, которые привлекают бездомных собак, кошек и ворон. Кушать хотят все. Казаки ловят, привязывают коров, вся орда, засучив рукава, шаловливыми пальчиками занимается утренней молочной зарядкой. Даже замполит Брюханов с командиром Сердюковым тренируются с парой коров. Повара на завтрак кормят нас кашей на молоке с мясом, запиваем парным молоком.

Далее коровы щиплют травку, а её не хватает, коровы разбредаются, казаки знакомят их с плёткой и особенностями русского языка. Повара на машине уезжают на 15 км вперёд – готовить обед.

Мы, «Пферды» – обозники, тащимся позади орды, разгоняем собак и наблюдаем, как Мамай повоевал. Полоса шириной в километр вытоптана, завалена навозом, полита мочой и молоком, всё съедено до двух метров по высоте, и запах такой, что даже мухи дохнут. А ведь там росла трава, пшеница, свёкла, капуста, картофель. Злые на нас крестьяне запахивают наш навоз и снова что-то сажают. Далее коровам нужен отдых, одни лежат, другие стоят и двечат – отрыгивают сощипанную траву из желудка, пережёвывают её зубами и снова глотают. Коров снова ловят и доят тех, у кого тугое вымя. Бедные доярки, целый день их руки не знают покоя.

Корове надо много воды пить. Зайдёт всё стадо в маленькую реку, вода из берегов выходит. Коровы напьются и стоят, балдеют, вымя моют, укусы насекомых и царапины лечат. Казаки на конях торпедами врезаются в воду, коров выгоняют, орут: «Дранг нах Остен! Черти рогатые!». Стадо – это не машина, не газанёшь, не прибавишь скорости. После обеда дойка, вечером снова дойка. Доят все. На ночь казаки выставляют круговой караул.

Ночью нахальные поляки часто пытались увести корову-другую. Спасали собаки, подняв лай.

Переход стада по мостам через крупные реки Одра, Варта, Висла, Неман напоминал Бородинское сражение: «Смешались в кучу коровы, кони, люди. И залпы матерных словечек слились в протяжный вой!». Наряд вне очереди отрабатывался бойцами по уборке навоза с настила моста.

Железа по дорогам и полям война раскидала немеряно. Наши бурёнки то колючую проволоку намотают на вымя, то железиной проткнут вымя или живот, то гильзу заклинят себе в копыто.

Самое страшное – это немецкие мины. Противопехотная мина расщепляет копыто коровы и лошади в мочало. Животное не жилец, приходится пристреливать. Осколочные мины, мины-лягушки наносят страшные раны корове, и только выстрел прекращает её мучения. Погибших коров свежуем, разделываем на отруба, грузим в кузов «Захарки» ЗИС-5 и отправляем в рейс с молоком в ближайшую комендатуру по акту потерь. Сбой остаётся на пропитание местному населению, но и себя не обижаем, по поговорке: «У хлеба не без крох». Всё это делают, как вы догадались, «Пферды».

К лечению раненых коров приступают наши коновалы – ветеринары, мы ассистенты. Корову с верёвкой на рогах крепко прижимают лбом к бамперу машины. Вторую верёвку петлёй затягивают за переднее копыто и через хребёт коровы подтягивают копыто под мышку животному. Корова стоит на трёх ногах и не может лягнуть. Два пальца в ноздрях коровы крепко сжимают перегородку, вводя животное в анестезионный ступор. Коновалы успевают остричь шерсть и зачистить рану, вытаскивают осколки. Рану зашивают, бинтом сушат и насыпают порох из винтовочной гильзы, поджигают. Рану замазывают толстым слоем густой пушечной смазки от мух и сверху приклеивают полоску ткани с карболкой. Это старинный казацкий способ лечения. У коров шкура крепкая, осколки сидят под шкурой неглубоко, а вот пули коновалы достают редко, чаще всего их вытаскивают «Пферды» при вскрытии.

Война кончилась, а фашисты ещё ползали по Германии. В маленькой немецкой деревне Шварцвальд с чердака кирпичного дома по колонне машин немецкий пулемёт МГ-42 выпустил одну длинную очередь, и тишина. Казаки забежали в дом и изрубили двух молодых немцем в гражданских костюмах, пытавшихся отремонтировать отказавший пулемёт.

Погибли два водителя, начальник ветеринарной службы, четыре молодые девушки-доярки, шесть коров и двенадцать человек ранены. Похоронили погибших товарищей в братской могиле на воинском захоронении г. Шведт.

Польша встретила нас враждебно: женщины и старики нагло ловили наших коров и прятали по хлевам, уводили в лес на верёвке. Стрелять не будешь, за всеми коровами не углядишь. Много коров осталось в Польше, много и погибло. Бойцы армии Крайова думая, что гонят польских коров, расстреливали их, чтоб не достались русским. Стреляли из лесов, кустов и убегали. Однажды, как в Германии, с чердака дома ударил такой же пулемёт МГ-42, два десятка коров убиты, два бойца ранены. Казаки вступили в перестрелку, сержант Пересада по канаве подполз к дому и фаустпатроном разнёс чердак в щепки. Нашли трёх мёртвых поляков с эмблемами армии Крайова.

Бывали дни весёлые, банные деньки. В палатке нагревали докрасна железную печку. На берегу речки в полевой кухне нагревали воду. Пять минут на мытьё и в речку. Первыми мылись наши доярки, мы подглядывали. Потом мылись мужики, они подглядывали. Потом начинались танцы, на моём аккордеоне хорошо играл украинец Костенко. Жизнь берёт своё. Многие казаки поженились на доярочках, а я был верен своей Манефье из деревни Жары Вологодской области. Вот так тёплым светлым июнем 1945 года протопали мы Германию и Польшу с потом, кровью, молоком и мясом и пригнали стадо в Белоруссию.

Позади всех на тонких ножках шагал на новую Родину бычок Гитя. Петро Середа шутил среди доярок: «Давай, давай, Гитя! Подгоняй тёлок на Восток! Гитлер гнал, гнал своих головорезов «Дранг нах Остен», да не догнал, а загнал их только в могилу. А у тебя, Гитя, получится! Советский Союз велик, всем коровам люди будут рады!».

В Белоруссии по разнарядке коров развели по всем областям, наш поход закончился, всех бойцов демобилизовали.

Кузнецов Александр Павлович дослуживал в комендантской роте г. Могилёва, охранял склады, военнопленных. В 1947 году демобилизован, награждён медалью «За Победу над Германией», до пенсии работал шофёром на вывозке леса в Некрасовском лесопункте Вожегодского района. Похоронен на Ниже-Слободском кладбище в 1995 году.

Сергей АЛЕКСЕЕВ, пос. Подюга